Рассказы. Иван Иванович.

1 :: 2

I

На Иване Ивановиче было новое пальто - совершенно новое, великолепного сукна, серого, с нежным, серебристым оттенком. Ему не советовали брать такой цвет - марок и вообще не практичен, но он был молодой человек и желал быть красивым. И он был красив, и на душе было радостно и гордо; и если нельзя было вообразить себя генералом или гвардейским офицером, то, во всяком случае, ясно чувствовалось, что он лучший изо всех околоточных надзирателей, какие есть в Москве и, быть может, даже в других городах.

Сзади, в двух шагах за Иваном Ивановичем, шли трое городовых в черных шинелях, башлыках и с ружьями.

Ружей они не умели держать, они им мешали и только нагоняли страх; и лица были у них мрачные, недовольные, а шаги они делали короткие, точно сберегали пространство и старались сохранить запас его позади себя. Они боялись дружинников. Но Иван Иванович не боялся и шел молодцевато, с легким вывертом. В городе уже стреляли, но в ихнем участке было тихо, и только в двух-трех местах достраивали запоздалые баррикады. И на нем было новое пальто.

Из-за угла показалась чья-то голова и скрылась; и вдруг сразу высыпала черная кучка народу, и из середины ее кто-то выстрелил прямо в Ивана Ивановича, - как будто вся черная кучка сказала ему: ах! Городовые убежали, Иван Иванович тоже повернулся, чтобы бежать, но сзади крикнули:

- Стой! Застрелим!

Ноги от страху онемели, затряслись, и он остановился. От всего себя он чувствовал одну только спину, неподвижную, серую, широкую, как глухой забор, мимо которого не пролетит ни одна пуля. И повернуть ее он не мог, так спиною и встретил дружинников, которые сзади несколькими парами рук схватили его за плечи, за руки и даже за шиворот. Повернули.

- Как фамилия? - спросил один. В руке у него был револьвер браунинг.

- Товарищи! - сказал Иван Иванович.

- Ну-ну! - грозно окрикнул кто-то.

- Граждане, - поправился Иван Иванович. Некоторые засмеялись, но тот суровый, что окрикнул, так же сурово и с отрицанием сказал:

- Дай ему по харе, чтобы не брехал. Дурак!

Иван Иванович закрыл глаза, но его не ударили, а снова спросили о фамилии.

- Авдеев, - солгал он.

Дружинники переглянулись: такого, с такой фамилией не знали, - ничем не был замечателен. Обыскали его, но ничего не нашли в новеньких, чистых карманах, - ни бумаг, ни писем; только в одном нашли гребешочек и зеркальце и без сожаления бросили их в снег. Иван Иванович приободрился и сам помогал вывертывать карманы, а вначале не мог.

- А револьвер-то? - сказал кто-то. - Забыли?

- Давай револьвер. Живее!

Околоточный торопливо начал отстегивать кобуру, исподлобья дружелюбно оглядел дружинников и улыбнулся.

- Сделайте одолжение. Но только разве это оружие? Вот у вас револьверы настоящие, а у нас что, казенные, в двух шагах собаку не застрелишь. Честное слово! Извольте. Да шашку-то, шашку не забудьте, или как она называется - селедку.

Но шашка была свеже отпущена, остра, и на шутку Ивана Ивановича никто не отозвался. Один из дружинников, молодой, краснощекий, сияющий, схватил шашку и перепоясал ее через плечо.

- Вот так!

- Оставь, Василий! Зачем на глаза лезть!

- Ну вот! Пригодится.

Иван Иванович тоже покачал головой и скромно спросил:

- Можно идти теперь?

- Что!? - удивился тот, суровый. И удивление его было так тяжело, зловеще и страшно, что снова смертельный ужас охватил околоточного, и снег перед его главами точно почернел, а вокруг черных фигур появились какие-то странные, светлые ореолы. И вее закачалось.

- Неужели? - нелепо сказал он, и рот его чему-то смеялся, а побелевшие глаза вылезали из-подо лба и дико таращились.

- Не стоит, - сказал первый, тот, что допрашивал Ивана Ивановича. Но суровый настаивал.

- А по-моему, стоит. Всех их стоит. А если вам уж так его жалко, так давайте я. Ну-ка, ты, пойдем, воговорим!

- Не стоит! - поддержали другие. - Ну его!

Оставьте его, Петров.

Петров сердито пожал плечами, посмотрел прямо в вытаращенные глаза околоточного и отошел в сторону.

- Делайте как хотите, - равнодушно смазал он.

- Господи! - сказал Иван Иванович, провожая его глазами, и перекрестился. Посмотрел ига всех и еще раз перекрестился. - Ну и человек. Вот так человек!

Дружинники собрались в кружок и стали советоваться, как поступить с околоточным. Это был первый их пленный, и они не знали, что с ним делать. И молодой, сияющий, с шашкой через плечо, засмеялся, хлопнул Ивана Ивановича по плечу и предложил:

- Пусть-ка идет строить баррикаду. Народу у нас мало, а он парень здоровый. Верно? - И он подмигнул Ивану Ивановичу.

- Как же это? - удивился тот. - В моем положении, и вдруг...

- Вы, быть может, предпочитаете поговорить с товарищем? - вежливо осведомился первый дружинник, указывая на Петрова.

- Нет уж, бог с ним! - отмахнулся рукою околоточный; дружинник засмеялся, и только Петров нахмурился еще больше и отвернулся. - Я ведь, собственно, ничего не имею. Помочь так помочь, с большим удовольствием. Вот только костюм у меня неподходящий.,"

- Мы вас не уговариваем...

- Да нет же, господи, я с большим удовольствием. Пальто вот действительно жалко, вы сами понимаете, - а я что же!

Он говорил развязно и с большим достоинством, но страх не покидал его и маленькой мышкой бегал по телу, а минутами воздух точно застревал в груди и земля уходила из-под ног. Хотелось скорее к баррикаде, казалось, что когда он возьмется за работу, никто уже не посмеет его тронуть. Дорогою - нужно было пройти с четверть версты - он старался быть дальше от Петрова и ближе к молодому, сияющему, и даже вступил с последним в беседу:

- Вот говорят, полицейский, такой-сякой, крючок и прочее. А только как же без полиции, сами рассудите.

Когда господь бог изгнал из рая Адама и Еву, кого он у дверей поставил?.. Вот оно откуда еще началось!

- Товарищ, вы слышите? - смеясь, окликнул молодой Петрова.

Петров остановился и, не гладя на товарища, сказал околоточному:

- Ты свое остроумие оставь. Они тебя помиловали, а я тебя не миловал. Услышу твой голос, видишь, - он показал браунинг, - так в голову и всажу. Гадина!

Иван Иванович обиженно замолчал и всю дорогу шел молча, скучный и подавленный. Оглядываться он боялся, и на себя поглядеть как следует боялся, и было страшно и за себя и за пальто, которое он разорвет или испачкает. Так и шел, стараясь только не ускорять и не замедлять шага против остальных, а они шли неровно, то быстро, то тихо, как нарочно. Один раз молодой, сияющий потихоньку от Петрова подмигнул ему, но Иван Иванович угрюмо отвернулся: ему было очень нехорошо. А молодой нагнал Петрова и тихо сказал ему:

- Напрасно вы так, товарищ. Он, ей-богу, ничего.

Конечно, невежественный, темный, а когда-нибудь и он поймет... Все поймут.

Петров хмуро повернул костлявую голову с темными запавшими глазами - и встретил задумчивые, тихо сиявшие глаза. Они сияли тихо, до самой глубины своей, и глядели широко, с радостью и удивлением. И было, мучительно глядеть в их светлую глубину, и хотелось разбудить его и крикнуть.

- Все поймут, товарищ, поверьте, - повторил молодой, и Петров кротко согласился:

- Может быть, - и шутливо крикнул околоточному: - Ну что, крючок, очухался?

- Оставьте, пожалуйства, ваши насмешки, - обиженно ответил Иван Иванович и, испугавшись своей дерзости, добавил: - Сами же велели молчать, а теперь... Это, что ль, баррикада-то? Ну, и нагородили!..

II

В действительности народу было много, работа шла веселая и живая, и Иван Иванович долго не мог никуда приткнуться. Пробовал и тащить, и подпихивать, и вязать проволокой, но все у него выходило не так, и его прогоняли. Просто он не понимал назначения баррикады, - она казалась ему странной и нелепой игрушкой, сооружаемой какими-то баловниками для непонятного баловства, и что нужно сделать для того, чтобы она стала лучше, он не догадывался. И вид имел бестолковый, растерянный и даже печальный, так как очень беспокоился к тому же за пальто. Одну полу он уже успел испачкать, и по серебристому сукну проходила скверная темная полоса. Подумал - и пошел жаловаться к Петрову.

- Не знаешь? - презрительно сказал тот. - Видишь вон столб телеграфный? Ступай и пили.

- Да у меня и пилы нет.

- Поищи.

И опять его гоняли от одного к другому, но наконец нашел пилу и даже подручного для работы, какого-то старого рабочего.

- А ты бы шинель-то снял, - посоветовал рабочий. - Пальто хорошее, жалко, как испортится, да и работать легче.

- Боюсь, украдут, - сказал околоточный.

- Ну вот! - удивился старик. - Кому оно нужно.

Тут, брат, граждане, а не воры...

- Рассказывай! - не поверил Иван Иванович, но пальто снял, сложил комочком изнанкой наверх и осторожно положил на подоконник, так, чтобы оставалось на виду.

Работа пошла легко, и все вокруг как-то посветлело, стало проще и понятнее. Попригляделся околоточный и к народу, и народ был все простой, такой, с каким он привык и умел обращаться: рабочие, какие-то мужики, полугоспода, приказчики из лавок. Были и женщины.

- Смотри-ка, - сказал Иван Иванович, - и бабы тут. Тоже работают.

далее